Над временем
Текст — Евгения Кривицкая,
доктор искусствоведения, профессор
В 2023 году мы отмечаем 117 лет со дня рождения Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. О нём написано сотни статей, диссертаций, десятки монографий, и всё же дискуссии не утихают. Настолько его музыка — продукт эпохи, или она «над временем», как расшифровать знаки его тайнописи, почему его мажор иногда страшнее минора.
Читая его биографию, понимаешь, в какой зоне турбулентности он жил. В его случае пики взлетов и падений были особенно резки: премьера Первой симфонии в 1926 году внезапно вывела его, 19-летнего выпускника Ленинградской консерватории, в ранг композиторов с мировым именем.
Казалось, что дальше только успех — но спустя десятилетие статья «Сумбур вместо музыки», критикующая оперу «Леди Макбет Мценского уезда», делает его персоной нон грата в СССР. Создание в конце 1941 года Седьмой «Ленинградской» симфонии, которую во всем мире восприняли как пророчество и духовную опору, вновь возвращает легитимность его творчеству. Но эта «охранная грамота» действует недолго: в 1948 году его вместе с Сергеем Прокофьевым и Арамом Хачатуряном обвинили в «формализме», «буржуазном декадентстве» и «пресмыкании перед Западом». Уволили из Московской консерватории, наглядно продемонстрировав, что неприкасаемых в СССР нет. Впрочем, через год опалу официально сняли, отправив в США в составе группы советских деятелей культуры. А затем выпустили в ГДР, где в 1950 году Дмитрий Шостакович был членом жюри Конкурса имени Баха в Лейпциге.
Следующие четверть века — это период внешнего благополучия и мучительного внутреннего диалога с собой. В 1957 году Шостакович стал секретарем правления Союза композиторов СССР, а в 1960–1968 годах — возглавлял Союз композиторов РСФСР. Внешний официоз лишь усилил внутреннюю ранимость и ощущение одиночества, отчетливо различаемое в его поздних сочинениях.
«Небожитель, гений при жизни» — так говорят о нём люди, которым довелось жить в одном времени, видеть композитора, присутствовать на его премьерах, ощущая ту особенную атмосферу «предчувствия шедевра».
«Когда в Куйбышеве во время войны был организован Союз композиторов и Шостакович стал его председателем, он предложил моему отцу должность ответственного секретаря, — вспоминал преемник Шостаковича на посту председателя Союза компо-зиторов РСФСР Родион Щедрин. — В Куйбышеве начались первые репетиции Седьмой симфонии. Оркестром Большого театра дирижировал Самуил Самосуд. Отец следил за нотным материалом… На генеральную оркестровую репетицию Седьмой симфонии Шостаковича отец взял меня с собой, запасшись моим клятвенным обещанием сидеть тише мыши.
Первый раз в истории музыки прозвучало целиком это великое произведение, ставшее легендой… Шостакович — вот высочайший нравственный пример глубочайшей порядочности, мужества, стойкости в самом пекле советского ада. Писать Первый скрипичный концерт, возвращаясь с надругательских мракобесных стыдобищ в 1948 году, или создавать Четвертую симфонию, как бы отвечая на мерзость “ждановской” статьи “Сумбур вместо музыки”. Это ли не подвиг?! И при сем смертоносная удавка террора все уже затягивалась вокруг самого Шостаковича: был расстрелян его дядя, арестован муж старшей сестры, а она сама сослана, в ссылке томилась и мать его жены. Какое же скудоумие демонстрируют те “исследователи”, кто с умной миной всерьез рассуждают, был ли Шостакович придворным композитором советского режима. Они желали бы, верно, чтобы гений Шостаковича сгнил в тюремной камере или на безымянном погосте в Сибири. Зачем человечеству великие симфонии?.. Совсем недавно, в какой уж раз слушал я Восьмую симфонию Шостаковича. Год написания — 1943-й. Какое величайшее исповедальное сочинение. Услышь там, коли не глух, ответы на все “правдолюбивые” твои вопросы».
Сейчас наступило время поколений, знающих о Шостаковиче по эпистолярию, мемуарам и, собственно, нотным текстам. Как они понимают его послание, какой вопрос задали бы композитору? «Музыка Шостаковича — это музыка космоса, в котором ярко персонифицирована внутренняя драма человека. И потому во время выступлений, на мой взгляд, самым сильным аргументом становятся твои чувства, интуиция даже. Именно они помогают вести за собой слушателей», — считает виолончелист Александр Рамм. По мнению пианистки Екатерины Мечетиной, «музыка Шостаковича — не живописная, а фотографическая фиксация эмоционального фона эпохи, точнее, фотоколлаж, доказательство, что XX век был временем сочетания несовместимых вещей и понятий. Если бы у меня была возможность обратиться к Дмитрию Дмитриевичу, то я бы спросила его: “Доводилось ли Вам писать музыку, наполненную эмоцией, которую Вы не испытали в жизни? Доводилось ли Вам испытать сокровенную сильную эмоцию, но так и не написать музыку об этом чувстве?”»
«Это грандиозный композитор — один из самых великих гениев XX века, — так говорит его младший коллега, Председатель Совета Союза композиторов России Александр Чайковский. — Какое послание его музыка несет людям? То же самое, что и при его жизни. Как каждая великая музыка, несмотря на меняющееся время, она имеет разные ипостаси.
И даже если нас сейчас волнуют и страшат другие вещи, они всё равно заложены в его сочинениях.
Если взять такие грандиозные симфонии, как Четвёртая, Восьмая, Десятая, то мы ощущаем колоссальное напряжение, страшной силы экспрессию, которые, может быть, еще более мощные в наше время, особенно сейчас, в связи с гораздо более острым столкновением миров, стран и угроз.
Если в момент создания мы считали его музыку как обращенную только к нам, к советским людям, то теперь она воспринимается столь же лично во всем мире. Неважно, в какое время он писал, и для какого времени. Его музыка обращена в вечность и будет продолжать жить всегда».
